Хардину удалось украсть всего лишь полчаса времени у измученного и куда-то спешащего Вересова, прежде чем его посол вновь не кинулся в какой-то храм заниматься очередными приготовлениями к празднику. Но эти полчаса принесли ему полное удовлетворение. И Хардин решил отправиться посмотреть на ночной фейерверк, окончательно успокоившись.
В основном он действовал, как наблюдатель потому что у него не было сил выполнять религиозные обряды, которые ему непременно пришлось бы, кстати, выполнять, если бы он только объявил, кто он такой. Поэтому, когда бальный зал короля наполнился сверкающей и переливающейся толпой самой высшей знати, он тихо прислонился к стене, никем незамеченный и почти невидимый.
Он был представлен королю Леопольду наряду со многими другими, ждущими этого представления, и с безопасного расстояния, так как король стоял в гордом и торжественном одиночестве, окутанный смертельным сиянием ауры. И не пройдет и часа, как этот же самый король займет место на массивном троне из иридиорадиевого сплава, украшенного драгоценными камнями в золотых оправах, а затем трон торжественно поднимется в воздух и медленно подплывет к большому окну, в котором толпа простолюдинов увидит своего короля и будет затем вопить до умопомрачения. Трон, конечно, не был бы таким массивным, если бы в него не был встроен атомный двигатель.
Было больше одиннадцати часов вечера. Хардин подошел поближе и поднялся на носки, чтобы лучше видеть. Он подавил в себе желание взобраться на стул. А затем он увидел Вениса, который продирался сквозь толпу, и тут же принял прежнюю позу.
Венис подвигался медленно. Почти на каждом шагу ему приходилось останавливаться и говорить несколько ласковых слов какому-нибудь известному дворянину, дед которого помог деду Леопольда прийти на престол к власти и был вознагражден за это герцогством на вечные времена.
А затем он избавился от последнего расфуфыренного дворянина и подошел к Хардину. Его улыбка перекосила лицо на две части, а черные глаза сверкнули из-под мохнатых ресниц с неиссякаемым удовлетворением.
— Мой дорогой Хардин, — сказал он низким голосом, — нет ничего удивительного в том, что вы скучаете — ведь вы не назвали себя.
— Но я не скучаю, ваше высочество. Мне очень интересно. Вы же знаете, у нас на Терминусе нет ничего похожего.
— Несомненно. Но не пройдете ли вы в мои покои, где мы сможем поговорить и где никто нам не будет мешать.
— Конечно.
Они спустились по лестнице и не одна графиня-вдовушка поднимала свой лорнет в полном изумлении, кто же это так плохо одетый и не интересно выглядевший незнакомец, которому выпала такая большая честь от самого принца-регента.
В покоях Вениса Хардин полностью расслабился, развалился в кресле и пробормотал благодарность за предложенный стакан вина, налитый ему рукой самого регента.
— Вино с Локриса, Хардин, — сказал Венис, — из королевских погребов. Настоящее вино. Ему двести лет. Оно было разлито по бочкам за десять лет до революции.
— Королевский напиток, — вежливо согласился Хардин. — За Леопольда первого, короля Анакреона.
Они выпили и Венис спокойно добавил:
— И за будущего короля всей Периферии, а дальше — кто знает? Может быть Галактика когда-нибудь будет объединена.
— Несомненно, Анакреоном?
— Почему бы и нет? С помощью Основания наше научное превосходство над остальной частью периферии несомненно?
Хардин поставил пустую рюмку на стол и сказал:
— Это, конечно, так, но Основание помогает любой нации, которой требуется хоть малейшая научная помощь. Исходя из высоких идеалистических принципов нашего правительства и великой моральной цели нашего основоположника Хари Сэлдона, мы не можем отдавать кому-либо предпочтение. С этим ничего нельзя поделать, ваше высочество.
Улыбка Вениса стала еще шире.
— Галактический дух, выражаясь народным языком, помогает тем, кто помогает самим себе. Я прекрасно понимаю, что если предоставить Основание самому себе, оно никогда не окажет помощи.
— Я этого не говорил. Мы отремонтировали для вас имперский крейсер, хотя мой навигационный отдел хотел заполучить его для научных изысканий.
Регент с иронией повторил последние слова:
— Научных изысканий! Вот именно! Но вы бы никогда не стали бы его чинить, если бы я не пригрозил вам войной.
Хардин пожал плечами.
— Я этого не знаю.
— Но я знаю. Эта угроза всегда оставалась.
— И останется?
— Сейчас уже слишком поздно говорить о каких бы то ни было угрозах.
Венис бросил быстрый взгляд на часы, стоящие на столе.
— Послушайте, Хардин, вы уже были один раз на Анакреоне. Тогда вы были молоды, мы оба тогда были молоды, но даже и тогда смотрели на жизнь с разных точек зрения. Вы ведь тот, кого называют мирным человеком?
— Мне так кажется. По крайней мере, я считаю, что насилие — это не законный путь достижения цели. Всегда существует способ выйти из положения, хотя, может быть, и не такой прямой.
— Да, я слышал ваше знаменитое выражение: «насилие — последнее прибежище беспомощного». И все же, — тут регент в забывчивости стал трепать себя за ухо, — я бы не назвал себя беспомощным.
Хардин вежливо кивнул головой, но ничего не ответил.
— И несмотря на это, — продолжал Венис, — я всегда верил в то, что действовать надо прямо. Я верил, что всегда можно проложить прямой путь к своему сопернику и следовать этим путем. Таким образом я многого добился и надеюсь добиться еще большего.