— А может быть и не буду. Несмотря на все твои предыдущие рассуждения, обед сегодня должен быть обильным.
— О, теперь понятно.
Она с презрением уставилась на него.
— Ты слишком уж дружески относишься к этим варварам. Возможно, именно поэтому мне не разрешено было присутствовать при вашей беседе. Может быть, твоя маленькая умудренная опытом душечка, решила отвернуться от своего отца.
— Вовсе нет.
— Да, я скорее всего поверю тебе, не правда ли? Если когда-нибудь бедная женщина была жертвой политики в неудавшемся браке, то это была я. Я могла бы выйти замуж за более приличного человека. Если бы поискала.
— Ну что же, моя дорогая леди. Возможно вы и с наслаждением вернетесь на свою собственную планету. Но только, чтобы мне всегда помнить о вас, я сохраню на память сувенир, с которым познакомился лучше всего за время нашей совместной жизни — ваш язычок. Я просто прикажу его отрезать, — тут он склонил голову набок как бы к чему-то примериваясь, — чтобы уж до конца улучшить вашу красоту, я прикажу вам отрезать уши и кончик носа.
— Ты не посмеешь, свинья! Мой отец превратит все твои планеты в метеоритную пыль. Честно говоря, он может это сделать в любом случае, если только я скажу ему что ты решил заключить договор с этими варварами.
— Гм-м-м… Мне кажется, нет никакой нужды в угрозах. Если хочешь, сама поговори с этим молодым человеком сегодня вечером. А тем временем, мадам, держи свой язычок при себе.
— Это приказ?
— Послушай, вот тебе мой подарок и замолчи наконец.
Цепочка обвилась вокруг ее талии, ожерелье повисло на шее. Он сам передвинул рычажок и отступил назад.
У нее перехватило дыхание, и она неуверенно протянула руку к шее. Когда она стала перебирать ожерелье, то невольно вновь вскрикнула.
Комдор потер с удовлетворением руки и сказал:
— Можешь надеть это сегодня, а я достану тебе еще. А теперь — заткнись!
Она заткнулась.
Джейм Твер покачнулся. Он едва волочил ноги.
— Чего это у тебя вся физиономия перекошена? — спросил он.
Хобер Мэллоу оторвался от своих размышлений.
— Разве? Я этого не хотел.
— Наверняка что-то вчера произошло… Я хочу сказать, кроме этой попойки. — С внезапным убеждением Твер продолжал: — Мэллоу, у тебя какие-нибудь неприятности, да?
— Неприятности? Нет. Скорее наоборот. У меня такое впечатление, что я изо всех сил кинулся на дверь, а она оказалась в это время открытой. Что-то уж больно легко нас пускают в литейную плавильню.
— Ты боишься ловушки?
— Ох, ради самого Сэлдона, оставь свои мелодрамы.
Мэллоу сдержал свое нетерпение и более спокойным тоном добавил:
— Простой такой открытый доступ означает, что там ничего интересного мы не увидим.
— Атомную энергию, да?
Твер задумался.
— Скажу тебе прямо, что-то непохоже, чтобы на Корелии хоть где-нибудь применяли атомную энергию. А скрыть ее практически невозможно. Слишком глубокие следы оставляет такая цивилизация на всей экономике.
— Не в том случае, когда развитие атомной техники начинается, Твер, и не тогда, когда ее начинают применять для военных целей и в военной экономике. Тогда ее можно обнаружить лишь в доках звездолетов и сталелитейных плавильнях.
— Значит, если мы ее не обнаружим, тогда…
— Тогда у них просто нет атомной энергии… или они просто ее от нас умело скрывают. Брось монетку, или сам догадайся.
Твер покачал головой.
— Я очень жалею, что меня не было вчера с тобой.
— Я тоже об этом жалею, — холодно ответил Мэллоу. — Против моральной поддержки я не возражаю. К сожалению, условия этой встречи диктовал Комдор, а не я. Посмотри-ка, кажется этот автомобиль пришел за нами, чтобы отвезти нас на плавильню. Ты взял с собой приспособления?
— Все до единого.
Сталеплавильный цех был огромен и носил все признаки разрушения, которые никакие искусственные починки не могли исправить. Сейчас он был пуст и на удивление тих, принимая таких гостей, как Комдор и его придворные.
Небрежным движением Мэллоу положил лист стали на козлы. Он взял в руки инструмент, кожаную рукоятку, опоясывающею свинцовую оболочку.
— Этот инструмент опасен, — сказал он, — но ведь опасна и любая пила. Просто не надо подставлять руки.
И пока он говорил, он провел дулом аппарата по всей длине стальной полосы, которая беззвучно развалилась надвое.
Раздался всеобщий изумленный вздох, и Мэллоу рассмеялся. Он поднял одну из половинок и положил ее на колено.
— Моим прибором можно отрезать одну полоску с точностью в одну сотую дюйма, а лист стали двухдюймовой толщины разрезается так же легко, как и тонкий. Если вы точно установите толщину металла и положите лист на стол, вы можете разрезать сталь, даже не поцарапав дерева.
И с каждой его фразой дуло аппарата ходило взад и вперед, а сталь разлеталась по всей комнате.
— Со сталью, — закончил он, — можно делать все, что угодно.
Он чуть передвинул рычажок.
— Допустим, вы хотите уменьшить толщину стали, или убрать раковину, или устранить ржавчину? Смотрите!
Прозрачная фольга начала вылетать из дула прибора, сначала шестидюймовыми стружками, потом восьмидюймовым, и, наконец, двенадцати.
— А если вы хотите сверлить? Принцип один и тот же.
Теперь все столпились вокруг него. Это была демонстрация, волшебство, а точнее — умение говорить и уговаривать при продаже. Высочайшие правительственные чины стали на цыпочки: заглядывали друг другу через плечо и шептались, в то время как Мэллоу просверлил круглые аккуратные дыры в однодюймовой стали своим аппаратом на атомном приводе.